Денис Васильевич Давыдов. Гусарская исповедь. 
  Дневник партизанских действий 1812 года 
  1  2  3  
  4  5  
  6  7  
  8  9  
  10  11  
  12  13  
  14  
  15  
  16  
  17  18  
  19  20  
  21  22  
  23  24  
  25  26  
  27  28  
  29  30  
  31  32  
  33  34  
  35  36  
  37  38  
  39  40  
  41  42  
  43  44  
  45  46  
  47  48  
  49  50  
  51  52  
  53  54  
  55  56  
  57    Теперь я касаюсь до одного случая с прискорбием, ибо он навлекает 
    проклятие на русского гражданина. Но долг мой говорить все то, что я делал, 
    в чем кому содействовал, кто в чем мне содействовал и чему я был свидетелем. 
    Пусть время поставит каждого на свое место.
    Около Дорогобужа явился ко мне вечером Московского гренадерского полка отставной 
    подполковник Маслеников, в оборванном мужичьем кафтане и в лаптях. Будучи 
    знаком с Храповицким с детства своего, свидание их было дружеское; вопросы 
    следовали один за другим, и, как вопросы того времени, все относились к настоящим 
    обстоятельствам. Он рассказывал свое несчастие: как не успел выехать из села 
    своего и был захвачен во время наводнения края сего приливом неприятельской 
    армии, как его ограбили и как он едва спас последнее имущество свое - испрошением 
    себе у вяземского коменданта охранного листа. Знав по опытам, сколько охранные 
    листы бесполезны к охранению, мы любопытствовали видеть лист сей, но как велико 
    было наше удивление, когда мы нашли в нем, что г. Маслеников освобождается 
    от всякого постоя и реквизиций в уважение обязанности, добровольно принятой 
    им на себя, продовольствовать находившиеся в Вязьме и проходившие чрез город 
    сей французские войска. Приметя удивление наше, он хотя с замешательством, 
    но спешил уверить нас, что эта статья поставлена единственно для спасения 
    его от грабительства и что он никогда и ничем нс снабжал войска французского 
    в Вязьме.
    Сердца наши готовы были извинить его: хотя русский, он мог быть слабее другого 
    духом, прилипчивее другого к интересу и потому мог ухватиться за всякий способ 
    для сохранения своей собственности. Мы замолчали, а он, приглася нас на мимоходный 
    завтрак, отправился в село свое, расстоящее в трех верстах от деревни, в коей 
    мы ночевали.
    На рассвете изба моя окружилась просителями; более ста пятидесяти крестьян 
    окрестных сел пали к ногам моим с просьбою на Масленикова, говоря: "Ты 
    увидишь, кормилец, село его, ни один хранц, (то есть франц, или француз) до 
    него не дотронулся, потому что он с ними же грабил нас и посылал все в Вязьму, 
    - всех разорил; у нас ни синь-пороха не осталось по его милости! " Это 
    нас все взорвало.
    Я велел идти за мною как окружившим избу мою, так и встретившимся со мною 
    на дороге просителям.
    Приехав в село Масленикова, я поставил их скрытно за церковью и запретил им 
    подходить ко двору прежде моего приказания. Казалось, мы вступили на благословенный 
    остров, оставшийся от всеобщего потопления! Село, церковь, дом, избы и крестьяне 
    - все было в цветущем положении! Я уверился в справедливости доноса и, опасаясь, 
    чтобы после ухода моего страдальцы сами собой управы не сделали и тем не подали 
    пример другим поселянам к мятежу и безначалию, что в тогдашних обстоятельствах 
    было бы разрушительно и совершенно пагубно для России, я решился обречь себя 
    в преступники и принять ответственность за подвиг беззаконный, хотя спасительный!
    Между тем товарищи мои сели за сытный завтрак... Я не ел, молчал и даже не 
    глядел на все лишние учтивости хозяина, который, чувствуя вину свою и видя 
    меня сумрачным и безмолвным, усугублял их более и более. После завтрака он 
    показал нам одну горницу, нарочно, как кажется, для оправдания себя приготовленную: 
    в ней все мебели были изломаны, обои оборваны и пух разбросан по полу. "Вот, 
    - говорил он, - вот что эти злодеи французы наделали! "
    Я, продолжая молчание, подал потаенно от него знак вестовому моему, чтобы 
    позвал просителей, и вышел на улицу будто бы садиться на конь и продолжать 
    путь мой. Когда на улице показалась толпа просителей, я, будто не зная, что 
    они за люди, спросил: "Кто они такие?" Они отвечали, что окрестные 
    крестьяне, и стали жаловаться на Масленикова, который уверял, что они изменники 
    и бунтовщики, но бледнел и трепетал. "Глас божий - глас народа! " 
    - отвечал я ему и немедленно велел казакам разложить его и дать двести ударов 
    нагайками.
    Читать дальше >>